|
 Поскольку большинство экономистов сегодня специализируется на различного рода пессимистических сценариях, что совпадает и с позицией правительства, Дмитрий Сорокин, первый заместитель директора Института экономики Российской академии наук, всё же рассматривает оптимистический вариант развития России. Статья журнала "Business Excellence" № 11' 2014.
В октябре 2013 года при утверждении прогноза развития российской экономики с 2014 по 2016 г. правительство впервые за всю историю подготовки подобных документов выбрало именно пессимистический вариант. Принятый в качестве базового (уже до 2017 года) сценарий предполагает «сохранение инерционных трендов консервативной инвестиционной политики частных компаний и их относительно низкой конкурентоспособности как на внутреннем, так и на внешнем рынках, ограниченные расходы на развитие компаний инфраструктурного сектора».
Надо признать, что такая установка вполне обоснованна. Согласно консервативным вариантам, а также уточнениям в сторону дальнейшего понижения темпов, сделанным Минэкономразвития, в 2013–2018 гг. среднегодовой прирост ВВП должен составить вместо минимальных 5% всего 2,9%. Если в период так называемого экономического роста с 1999 по 2008 г. среднегодовой прирост ВВП составлял 6,9%, то с 2009 по 2013 г. он снизился вдвое — до 3,4%. В период с 2014 по 2017 г. среднегодовой темп спрогнозирован по базовому сценарию как 2,1%. И даже по второму варианту развития, который назван умеренно-оптимистическим, темп составляет 3,1%. Что это означает?
Вернемся немного назад. 31 января 2013 года рассматривались основные направления деятельности правительства до 2018 года, т.е. на период президентского срока. Процитирую принятый документ: «В предстоящий среднесрочный период необходимо обеспечить выход на траекторию устойчивого экономического роста на уровне не менее 5%. Без реализации активной и целенаправленной экономической политики темпы экономического роста снизятся в полтора–два раза (до 2–3% в год). Это критически мало. При такой динамике валового внутреннего продукта не удастся сбалансировать экономические и социальные составляющие развития страны».
Итак, что заложено в сценарии? С 2013 по 2017 г. по базовому варианту — 1,9%, по умеренно оптимистическому — 2,7%. Правильнее этот умеренно-оптимистический вариант назвать критическим. Как видите, имеется основание утверждать, что преобладает тенденция к пессимистическому сценарию.
И всё же, на мой взгляд, актуальнейшая задача для российской экономической мысли — это исследование возможности реализации именно оптимистического сценария. Такая концепция была рассмотрена еще 18 лет назад в книге «Россия–2015: оптимистический сценарий». Уже тогда ее авторы (Л.И. Абалкин, Д.Е. Сорокин, В.В. Симонов и др.) были глубоко убеждены, что в силу целого ряда не зависящих от нас причин Россия может сохраниться как великая держава только при условии выбора оптимистического варианта. Любой пессимистический сценарий приведет к исчезновению России в ее нынешних границах как единицы торговых и экономических отношений. Поэтому стоит задача — реализовать именно оптимистический вариант.
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА
С чего начать? Прежде всего, нужно перестать обосновывать неизбежность пессимистического развития, иначе мы получим самореализующийся продукт. Но что делать инвестору, который читает в «государевом» документе, в прогнозе до 2016 года: «В видовой структуре инвестиций вероятны сокращения доли инвестиций в машины и оборудование, что соответствует снижению спроса на продукцию машиностроения. В 2014–2016 гг. прогнозируемый низкий спрос на машины и оборудование приведет к дальнейшему снижению доли этой группы в структуре инвестиций с 36% в 2012 году до 33–32 % к 2016 году».
И как после этого призывать инвесторов вкладывать в технологическое перевооружение? А что говорит о реализации оптимистического сценария экономическая наука? Можно ли сегодня рассматривать ее позицию как некую целостность? Ученые разошлись по разным направлениям, но, несмотря на это, все экономические школы согласны с тем, что причины стагнационных трендов — не внешние, а внутренние, главная из которых — снижение инвестиционной активности в реальном секторе экономики. Назову цифры. Среднегодовой темп прироста инвестиций в основной капитал в период экономического роста составлял 12,1%. С 2010 по 2013 г. он снизился в два раза — до 5,9%, с 2014 г. — до 5,3%. Понятно, что все остальные экономические факторы являются производными от этих показателей.
Все научные школы согласны с тем, что для перелома этого тренда необходима активная государственная политика. В чем же тогда выражается несогласие? Оно заключается в выборе конкретных мер государственной экономической политики. Одна сторона делает ставку на частнопредпринимательскую инвестиционную активность — тогда на первый план выдвигается обеспечение большей свободы для бизнеса. Другая же сторона ориентируется на государственную инвестиционную активность и предлагает меры, направленные на развитие экономики в государственном русле.
К сожалению, такое расхождение привело к тому, что результатом стал не поиск истины, а конкуренция за монополизацию доступа к финансовым потокам, направляемым на развитие.
Не могу не вспомнить слова Леонида Абалкина: «В науке никто не имеет монополии на истину. Ни одна школа. Как только какое-то из учений объявляет себя единственно верным, наука на этом заканчивается». К тому же истина не всегда находится посредине, иногда она вообще в стороне. И проверка обоснованности тех или иных теорий заключается в сопоставлении с реальностью.
В рыночной экономике главный субъект развития — это предприниматель, главный механизм — конкуренция. Отсюда вытекают естественные требования: установить низкие административные барьеры для выхода на рынок, устранить излишнюю регламентацию предпринимательской деятельности и коррупцию на государственном уровне, укрепить защиту прав собственности для предпринимателей, исключить монополизацию, удешевить доступ к финансовым ресурсам. Но тут будет уместно процитировать Адама Смита и его «Исследование о природе и причинах богатства народов»: «Ожидать восстановления когда-нибудь полностью свободы торговли в Великобритании так же нелепо, как ожидать осуществления в ней «Утопии».
Свободу предпринимателя не следует путать со вседозволенностью. Надо помнить, что устранение негативного влияния монополий на рынок не тождественно понятию «разрушить монополию» или «устранить монополию». Это разные вещи. И действенная защита прав собственности — это не просто принятие соответствующих законов, а легитимизация их в общественном сознании. По данным Сбербанка России, положительно относятся к нахождению в частной собственности небольших предприятий в сфере производства, услуг и торговли 76% россиян. И наоборот, к частной собственности на крупные предприятия 73% населения относится отрицательно. И это вполне объяснимо.
Но проблема гораздо глубже. Надо помнить, что научные теории всегда оперируют абстракциями, в то время как экономическая политика дает позитивный результат, лишь если теория, лежащая в ее основании, учитывает сложившуюся внутреннюю и внешнюю экономическую ситуацию, социальную и политическую обстановку. И именно с этих позиций, а не просто с точки зрения сохранения теоретической чистоты учения надо оценивать возможность применения предлагаемого пути. Нам ведь нужен не рост ВВП вообще. Можно обеспечить его и следующим образом: если жены зарегистрируют себя как предприниматели без образования юридического лица по оказанию сервисных услуг для индивида, а мужья, вместо того чтобы отдавать им свою зарплату, будут оплачивать эти индивидуальные услуги и еще платить вмененный налог, скажем, по упрощенке, — ух, как тогда вырастет ВВП! Но ведь нам нужен реальный ВВП. А реальный рост сегодня возможен только на конкурентоспособной диверсифицированной технологической базе.
Хочу привести цифры: согласно официальной статистике, по итогам 2013 г. объем производства машин и оборудования снизился на четверть. На 25% по сравнению с показателями кризисного 1991 года! Причина проста: по данным Минэкономразвития, примерно 80% всего оборудования отжило свой срок службы и имеет физический износ от 16 до 35 лет.
А если говорить о машиностроении, которое создает это оборудование, то больше половины его технологического парка имеет срок службы свыше 25 лет. Как же создавать конкурентоспособную продукцию? Становится понятно, где следует прикладывать усилия, чтобы обеспечить экономический рост и выйти на оптимистический вариант развития.
ЛИБЕРАЛЫ И ГОСУДАРСТВЕННИКИ
Однако сразу возникают вопросы. Первый: располагают ли сегодня отечественные предприниматели и негосударственные финансовые институты необходимыми ресурсами для решения задачи перевооружения, модернизации и реконструкции технологической базы? Второй вопрос: насколько реально получить эти ресурсы для создания конкурентоспособной технологичной базы из-за рубежа?
Третий: имеется ли в российской экономике та критическая масса предпринимателей, которые нацелены на технологические, технические и прочие обновления? И, наконец, главный вопрос: располагает ли Россия запасом времени для того, чтобы ждать, когда свободные предприниматели накопят такие ресурсы?
В свое время Петр I писал: «Упущение времени смерти невозвратной подобно». В 1931 г. И. Сталин заявил: «Мы отстали на 50–100 лет и теперь должны пробежать это расстояние в 10 лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут». Необходимо также помнить, что, согласно экономическим теориям, действие чисто рыночных механизмов обеспечивает первоочередное распределение инвестиционных ресурсов в производства, имеющие в стране естественные конкурентные преимущества. В России они сосредоточены в энергосырьевом секторе, что и было продемонстрировано в 1990-е годы, после перехода к рынку. Поэтому надежда на то, что рыночные механизмы сами по себе приведут к созданию в стране диверсифицированной высокотехнологической экономики с учетом оставшегося для этого запаса времени, вызывает большие сомнения. Такова экономическая реальность. И тогда встает вопрос: кто же может мобилизовать необходимый объем ресурсов в кратчайшее время? История показывает, что только государь.
И правомерность такого ответа опирается на реалии стран, которые уже совершали подобный экономический переход. Главная и принципиальная точка несогласия либералов и государственников: первые считают, что для того, чтобы обеспечить доступ предпринимателей к финансовым ресурсам, нужно снижать ставки по кредитам, подавлять инфляцию, необходима бездефицитность бюджета, а еще лучше — его профицит и ограничение государственных расходов. Другая точка зрения: государство должно жестко определить приоритетные направления госинвестирования, установить строгую систему ответственности исполнителей за реализацию этих направлений и при этом отказаться от таких «священных коров», как жесткие бюджетные ограничения и допустимость бюджетного дефицита.
Понятны возникающие здесь риски. Помимо общетеоретических возражений, что государство — плохой предприниматель, справедливо отмечается, что мы имеем еще и плохое государство. Кроме того, есть опасность в том, что будут неправильно определены приоритеты. Да, такие риски существуют. Но современная наука знает не один способ их минимизации, а вред от возникновения ошибок существенно меньше, чем риски, возникающие при отказе от определения приоритетов. Принимая же тезис о плохом государстве, мы вообще обрекаем себя на бездействие. Получается, что правы те, кого условно называют государственниками?
Здесь надо опять обратиться к экономической реальности. Во второй половине 1960-х годов — 70-е годы уже пытались «перейти от экстенсивного к интенсивному типу экономического роста на базе научно-технического прогресса» — та же задача, только в другой терминологии. Такова была государева воля. И чем всё закончилось? По официальной советской статистике, в 1967 году удельный вес морально устаревшей продукции гражданского машиностроения (выпускаемой свыше 10 лет) был всего лишь 16%, а к началу 1980-х гг. — уже более 30%. В 1970 году машиностроение составляло более 70% нашего экспорта, к 1985 году — чуть более 15%. Мы начали уходить с мирового рынка. В 1987 году Председатель Совета Министров СССР Николай Рыжков заявил, что «по ряду важнейших направлений научно-технического прогресса мы начали отставать от происходящей в мире научно-технической революции. Государство, в силу объективно существующих ограничений, способно к очень важным, но точечным мерам. Да, мы первыми в мире запустили и запускаем несгораемые космические корабли — блестящее технологическое достижение! Но экономика от этого не становится эволюционной».
В каком же направлении мы пойдем? Как найти способ соединить мощный инвестиционный импульс государства — не через призывы к социальной ответственности, не через властное принуждение — с экономической заинтересованностью частнопредпринимательского сектора? Как осуществить сценарий развития, опирающийся, с одной стороны, на выводы экономической теории, а с другой — на российские социально-экономические реалии? Нужно преодолеть складывающийся на глазах пессимизм в отношении будущего экономического роста, являющийся, на мой взгляд, главным препятствием к материализации оптимистического сценария.
А начать следует с отказа, с одной стороны, от демонизации предпринимательской активности государства в экономике, и, с другой, — от демонизации предпринимательской деятельности в целом. Мы это уже проходили: вспомните опыт советского периода, когда объективной необходимости расширения действенных рыночных механизмов противопоставлялась не экономическая реалия, а забота о чистоте теории общенародной собственности. Будем опять отстаивать принципы — теперь во имя чистоты рынка?
Необходимо понять, что реализация оптимистического варианта возможна лишь путем объединения интеллектуальных потенциалов всех школ российской экономической науки. Их формальные и неформальные лидеры должны быть озабочены судьбой страны, а не конкуренцией друг с другом. Сегодня нужна интеграция не только экономической, но и в целом обществоведческой мысли. Объединение российских экономических школ, к сожалению, не может произойти сразу и гладко — слишком далеко зашел раскол. Но этот процесс должен быть организован — и именно это и будет реальным вкладом экономической науки в воплощение оптимистического развития сценария, единственно возможного для России.
Дмитрий СОРОКИН. Первый заместитель директора Института экономики Российской академии наук, заведующий кафедрой «Макроэкономическое регулирование» Финансового университета при Правительстве РФ. Доктор экономических наук, профессор, член-корреспондент РАН, академик Международной академии менеджмента. Автор и соавтор 70 научных работ, в т.ч. монографий «Россия–2015: оптимистический сценарий», «Стратегический ответ России на вызовы нового века», «Россия в глобализирующемся мире» и др. Руководитель и участник ряда международных исследовательских проектов с научными и университетскими центрами Канады, КНР, Польши, Беларуси, Казахстана, Узбекистана и др.
Источник: Business Excellence № 11' 2014 |
